Его просторную шестикомнатную квартиру на 4-й линии Васильевского острова, хлебосольный стол хозяйки, фамилия которой сохранилась— Песецкая, знали все, кого привлекали чувство землячества, идея культурного возрождения Белоруссии, просвещение народа. Эпимах-Шипилло был организатором и руководителем издательского товарищества «Заглянет солнце и в наше оконце»— того самого, в котором вышли три дооктябрьских сборника Купалы. В гостеприимной профессорской квартире, где к Янке относились как с сыну — выделили отдельную комнату, обеспечили на правах члена семьи полным питанием, вносили плату за обучение на Черняевских курсах, давали деньги на кино, театр, извозчика, конку, пароходы и другие карманные расходы, — по субботам собиралась вся творческая молодежь из Белоруссии, жившая тогда в Петербурге.
Думается, каждому белорусу, приезжающему в город на Неве, кстати был бы иллюстрированный справочник с обозначенным в нем домом, в котором в начале века встречались люди, чьи имена сияют на небосклоне родпой культуры яркими звездами. Я блуждал по Василеостровским улицам поздним вечером. В свете неоновых лампочек старые здания имели другой, более таинственный и привлекательный, чем днем, вид. Как раз сюда, в этот подъезд, торопился кожевенник и поэт из Копыля Змитрок Жилунович — Тишка Гартный, не исключено, что вслед за ним на чашку душистого чая мчался всегда голодный студент историко-филологического факультета Петербургского университета Бронислав Тарашкевич, а в квартире Эпимах-Шипилло их уже издали собиратель белорусских народных песен Антон Гриневич, композитор с Виленщины Станистав Казура, романтик и мечтатель Евгений Хлебцевич.
Бронислав Игнатьевич сидел рядом с Яремичем, доктором по профессии и меценатом белорусской печати по призванию. Тоже колоритнейшая фигура. Купала недаром сделал ему такое посвящение на третьем, наиболее значительном сборнике стихов «Дорогой жизни»: «Искренне уважаемому доктору А. П. Яремичу эту книжку посвящаю. Автор». За этими строками стоит немаловажный факт: А. П. Яремичу были предоставлены на выбор две рукописи: купаловская и есенинская «Радуница». Предпочтение меценат отдал первой.
Сейчас они сидят рядом, Эпимах-Шипилло и Яремич, с любовью глядя па молодежь, радостно прислушиваются к горячим спорам, согревающим и их сердца. Всходят молодые побеги литературы, искусства, культуры народа, проснувшегося от многовекового сна. Зашумел, окреп молодой подлесок, пустил крепкие корни. Правда, пока еще не на своей, не на родной почве. Что делать, не имела тогдашняя Белоруссия ни университетов, ни театров, ни национальной оперы. Потому и стремилась передовая молодежь в Петербург, потому и приобрело здесь известность белорусское литературно-общественное движение.
В начале XX века в северной столице России и ее окрестностях проживало свыше трех с половиной тысяч человек, считавших родным языком белорусский. Многие из них составили новую белорусскую интеллигенцию, возникновение и организованная деятельность которой свидетельствовали о переходе нации к высшей степени развития.
Об Эпимах-Шипилло кое-что известно. Родился он в Витебской области в семье мелкого шляхтича, который . после своей смерти оставил детей почти без средств к существованию. Каких усилий стоило окончить Рижскую русскую гимназию, да еще с золотой медалью, а после историко-филологический факультет Петербургского университета, знал лишь он один да мать. Благодаря неутомимому труду ему удалось оставить заметный след в истории дооктябрьского белорусского литературно-общественного движения.
В Петербурге жили также Франтишек Богушевич, Адам Гуринович, Юрий Ивановский, члены кружка белорусов-народовольцев «Гомон» из Мстиславля и Шклова, владелец частного белорусского издательства коллежский секретарь Антон Гриневич, который все свои средства отдавал на выпуск книг и белорусских народных песен. Обнаружить какие-либо свидетельства их деятельности в Петербурге сегодня мне не удалось.
Молчат старые улицы, грустно смотрят на пешеходов пустые окна коммуналок, сквозь них, шелестя крыльями, в помещение свободно влетают голуби. Кому какое дело, что когда-то здесь бушевали страсти, звучали возбужденные голоса, сочинялись стихи и вынашивались смелые планы. Все проходит...
Все? Нет, не все. Написанное остается.
«Председателю ЦИК СССР и БССР т. Червякову.
Товарищ председатель! Еще раз, перед смертью, заявляю, что я ни в какой контрреволюционной организации не был и не собирался быть.
Никогда не был контрреволюционером и к контрреволюции не стремился. Был только поэтом, думал о счастье Белоруссии. Я умираю за Советскую Белоруссию, а не за какую-либо иную.
Стихотворение мое «Восстань» спровоцировали:
1. Лесик, напечатав его рядом со статьей, посвященной Пилсудскому, о чем я не знал, потому что был в деревне.
2. Шило, осветивший Демьяну Бедному это стихотворение в провокационном смысле.
3. Я сам, поместив его в сборнике, не придав этому политического значения.
Я очень просил бы реабилитировать меня перед трудящимися Сов. Белоруссии. Это можно легко сделать. Стихотворение, помещенное в сборнике, мною исправлено. Просил бы вырвать это стихотворение и книжку выпустить.
Еще одна просьба к Вам. Позаботьтесь о моих семьях, которые здесь, в Минске, и в Борисове. Я умираю с твердой верой в вечное существование Советской Социалистической республики. Попросите ГПУ, чтобы не таскали мою жену. Она так же, как и я, ни в чем не виновата.
Библиотеку свою передаю Бел. Гос. Библиотеке.
Сердечно благодарен за все то доброе, что для меня сделали партия и Сов. власть.
Умираю, принимая то, что лучше смерть физическая, чем незаслуженная смерть политическая.
Видно, такова доля поэтов. Повесился Есенин, застрелился Маяковский, ну и мне туда же, за ними, дорога.
Жалею, что не могу больше принимать участия в великом строительстве, которое развернули партия и Сов. власть в БССР.
Да здравствует эта новая творческая жизнь для счастья всего человечества.
Янка Купала.
Ошибки свои, те или иные, я собирался исправить, но не успел.
Менск, 22-ΙΧ-30 г. Я.К.»
К мысли о самоубийстве довели вызовы в следственные органы и допросы. Ему предъявили обвинение в участии в «нацдемовской контрреволюционной организации». При обыске у ее «члена» Я. Лесика конфисковали газету «Звон» от 17 сентября 1919 года. Рядом со статьей, посвященной Пилсудскому, его приезду в Минск, было напечатано купаловское стихотворение «Восстань». Напрасно поэт убеждал, что стихотворение написано в августе девятнадцатого года, когда о приезде Пилсудского ничего не было известно, что между этими событиями нет никакой связи. Следователи настаивали на своем. Масла в огонь подлил Николай Шило. В Москве он встретился с Демьяном Бедным, рассказал ему о «предательстве» Купалы, и вот уже газеты тиражируют очередное Демьяново произведение:
Изменил поэт народу.
Заплясал панам в угоду,
Да, в угоду...
Янки посвист соловьиный
Превратился в шип змеиный,
Да, змеиный...
Если уж и Москва высказала свое суждение, разве минские следователи будут сомневаться? Не выдержав допросов, Янка Купала садится за последнее письмо Червякову и делает попытку покончить жизнь самоубийством. Спасли его чудом. Сломанный морально и физически, он подписывает покаянное письмо для печати, которое и появилось в белорусской газете «Звезда» десятого декабря 1930 года.
«Пропитанный национал-демократической заразой, привитой мне нашенивским периодом моей литературной работы,— говорилось в опубликованном документе, — когда я стал было одним из идеологов буржуазно-демократического «возрожденчества» и «независимости», я и после Октябрьской революции не отмежевался, как это следовало, от окружающей меня национал-демократической среды, а был втянут ею и принял самое близкое участие в контрреволюционной работе известнейших белорусских национал-демократов, которые на основании Конституции Советской Белоруссии, использовав доверие, оказанное им со стороны Советской власти, прикрываясь лживым занавесом фальшивых лицемерных деклараций и заверений, проводили свои вредительские национал-демократические идеи на культурном фронте».
И далее: «Работая в Научно-терминологической комиссии, в Инбелкульте АНБ, этих руководящих штабах белорусского пационал-демократизма, видя своими глазами их не совместимые с интересами белорусских трудящихся масс и требованиями партии и Советской власти установки и мероприятия в культурном строительстве, я не только ни разу не осудил их, но, наоборот, морально поддерживал и помогал их реализации».
Газета «Наша нива», в которой когда-то работал Янка Купала и которую следователи называли «знаменем мелкобуржуазного и кулацкого возрожденчества», издана в Минске в репринтном исполнении. Начиная с 1990 года каждый читатель может убедиться в том, чем она была в действительности. Относительно «на-цдемовской контрреволюционной организации» ясность появилась уже в 1988 году: все ее «члены» — В. Ластовский, Я. Лесик, А. Смолич, С. Некрашевич и другие реабилитированы, ибо такой организации и в помине не было.
